Спасти шпиона - Страница 121

121

Чикин снова помолчал, обдумывая полученную информацию.

– Один – в три раза меньше трех. Это меняет дело… Значит, времени потребуется меньше. Как получим результат – сразу вам сообщим.

– Спасибо, Иван Михайлович!

Положив трубку, капитан Евсеев возбужденно потер руки, потом расставил рогаткой два пальца и ткнул ими в столешницу.

– Вот так я тебя пришпилю этой экспертизой! – тихо процедил он. – А потом раскручу на все остальное! Никуда не денешься, гадюка!

Дни шпиона Мигунова были сочтены.

* * *

– Вас ожидают в приемной, товарищ капитан, – сообщил по внутреннему телефону дежурный.

Юра спустился, уверенный, что это Марина. Но там стояла какая-то незнакомая девушка в черном. Когда Юра подошел поближе, с удивлением узнал Шуру. Только это была другая Шура, повзрослевшая, что ли, похудевшая, а вместо летящих волос – строгая деловая прическа с гулькой на затылке.

– Нужно поговорить, – сказала она вместо приветствия.

Юра не успел открыть рот, как она перебила:

– Это не то, что ты думаешь.

– Я ничего еще не успел подумать, – сказал Юра. – Присядем?

– Нет. Здесь не хочу. Идем куда-нибудь.

Юра покачал головой.

– У меня много работы.

– Полчаса, – сказала Шура. И, сделав над собой усилие, добавила: – Пожалуйста.

Он поднялся за курткой, потом они отправились в пиццерию на площади.

– Хорошо выглядишь, – сказал он, разглядывая ее через столик.

Шура тряхнула головой, отмахиваясь от комплимента, и сказала:

– Мой парень у вас.

– То есть?

– Его забрали эфэсбисты. Вчера вечером.

Юра опешил. На память пришел кудрявый пухлогубый юноша, обнимающий Шуру на уходящем вверх и вдаль эскалаторе метро.

– За что? – спросил он.

– Экстремистская литература. – Она опять тряхнула головой. – Это ерунда. Полная ерунда. Просто он входит в группу активистов «Пейнт Обсешн». Слышал когда-нибудь?

Нет, Юра не слышал.

– В общем, «Пейнт Обсешн» – это такая международная организация художников, ну и вообще творческих людей, выступающих против тоталитаризма. Руководит этим делом какой-то богатый коллекционер из Амстердама, может, даже группа коллекционеров, устраивают выставки по миру, выплачивают стипендии, помогают молодым да талантливым. Кирилл – так зовут моего парня – тоже молодой и талантливый, несколько его работ находятся в частных музеях, к тому же он один из активистов российского отделения организации. Ни о каком экстремизме там речи быть не может. Ничего, кроме творчества. Вчера его вызвали на Лубянку в какой-то… УБТОН, что ли…

Юра задумался.

– Может, УБТПЭ?..

Шурочка возвела глаза кверху.

– Не знаю, не разбираюсь я в ваших УБТЭ… Что это такое?

– Управление по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом, – нехотя сказал Юра.

– Ну вот. Оттуда он не вернулся. Оказалось, что его задержали, в офисе был обыск, нашли какую-то экстремистскую литературу, готовят обвинение.

– Я ничего не знаю об этом, – сказал Юра. Ему не нравилось все происходящее.

Она кивнула.

– Вполне возможно. Хотя мне сказали, что ты наверняка приложил к этому руку…

Юра вспомнил искаженное священным гневом лицо Елизаветы Михайловны, Шуриной мамы. Улыбнулся.

– Я догадываюсь, кто это сказал.

– Я не поверила. И не верю сейчас.

– И на том спасибо.

– Не ерничай, – отрезала она. – Это очень серьезно. Мы с Кириллом собирались пожениться в марте.

Юра перестал улыбаться. Выпитый только что кофе застыл внутри. Странно, но он оказался не готов к такому повороту… Неужели все еще не забыл?

– Узнай, где он. Помоги ему, – твердила она, сжимая чашку в тонких пальцах с длинными ухоженными ногтями. Раньше эти пальцы частенько бывали в следах краски, кое-как оттертой растворителем, в каких-то царапинах от резцов, а ногти были коротко подстрижены, чтобы не забивались краска и глина…

– Но я ему не родственник, не брат и не сосед, – сказал он. – И я не начальник УБТПЭ. У меня нет никаких прав для этого. Поговори с его родителями, у них-то права есть, вполне законные…

– Ну что ты опять заводишь эту свою волынку! – Шура раздраженно наморщила лоб, проявив на лице маску последних переживаний. – Какие права? Ждите, дрожите, вам ответят, когда сочтут нужным, – вот и все!

– Так они обращались?

– А как, по-твоему? – шумела Шура, явно не желая прямо отвечать на вопрос. – Или ты думаешь, им все равно?

Юра ничего не думал, да и не его это дело. Он вспомнил, что у Кастинского, кажется, есть кто-то знакомый в УБТПЭ, что-то такое он рассказывал… Но такие расспросы, мягко говоря, не приветствуются… Ладно, там видно будет.

– Я попробую, – сказал он. – Ничего не обещаю, но попробую. Как его фамилия?

Она замялась, потом назвала фамилию.

Юра подумал, что ослышался.

– Погоди. Так он… сын, что ли?..

– Да, – произнесла Шура отчетливо. – Он – сын.

– Не понимаю. А почему же они сами тогда не попробовали… Известные ведь люди в Москве!..

– Видно, до КГБ их слава еще не дошла, – съязвила она.

Юра помолчал, потом сказал:

– Ладно.

Шура сразу встала из-за стола, словно все это время провела в радиоактивной зоне и боялась подхватить несколько лишних миллирентген.

– Домой не звони. Запиши мой сотовый.

Юра записывал, а Шура стояла, напряженно глядя куда-то поверх его головы. Она в самом деле изменилась, подумал он, и не только внешне. С чего-то ему представилась вдруг родня этого Кирилла, семейство потомственных деятелей культуры с известной фамилией, украшающей мемориальные доски в районе исторической застройки, представилась будущая Шурина свекровь, считающая, что волосы вразлет, да еще с шелковой ленточкой носят только плебейки, и что девушки с неухоженными руками как-то не вписываются в их тонкую родовую структуру… Зато они наверняка уважают Кафку. И среди фамильных преданий наверняка отыщется сага о каком-нибудь репрессированном двоюродном прадедушке, как бы извиняющая все материальные излишества потомков.

121