Спасти шпиона - Страница 51

«А дальше что? – тяжело, как при температуре, подумал он. – Через две недели вызовут в кадры и вручат предписание на увольнение – по возрасту и выслуге лет. Вот и все, товарищ несостоявшийся генерал…»

– …Открылись два новых ресторана для лаоваев. «Русская Беседа» и «Баку», кажется… – Ира, оказывается, тоже пришла в гостиную, стоит перед ним, руками машет своими. И пахнет мокрой резиной. – А я ей говорю: смысл какой? Днем ты все равно на работе, а вечером во всем Гуанчжоу одна и та же музыка: бум-бум-бум. Нет, милочка, это тебе не княжество Монако, это китайская провинция, и не думай. Вон, «киты» продвинутые, чтоб оторваться, летят куда подальше, в гробу они видели этот свой Гуан… В Лондон летят…

Катранов встал, обошел Иру, вышел в коридор. Остановился. Вернулся. Что дальше-то? Дальше-то – что? Борис путался под ногами, словно нарочно. Ира продолжала тараторить про гуанские магазины, гуанские клубы, гуанские выставки.

– Заткнись, – сказал негромко Катранов и что было силы врезал кулаком в дверцу шкафа.

Зазвенело стекло, посыпались книги, посуда. Ира закрыла рот, съежилась. Замолчала. Смотрит куда-то вбок, под глазом дергается жилка. Катранов проследил за ее взглядом. Кулак в крови, разбитое стекло рассыпано по полу, рядом осколки чайника из ее любимого китайского сервиза. Он достал носовой платок, обмотал руку.

– Хватит молоть языком. Никакого Гуанчжоу не будет. Меня отстранили от проекта, в командировку я не лечу. И ты не летишь. И вообще мы никуда больше не полетим. Все. Скорей всего, меня уже списали и вот-вот выпрут на пенсию…

Краткий монолог, подведший черту под многолетней карьерой, Катранов произнес чужим сиплым голосом. Он отступил в сторону, под ногой хрустнуло.

– И убери наконец этот чертов хлам!!

Он раздраженно пнул ногой осколки посуды.

Ирочка, Иришечка, Ирка-Икорка – о, она не из тех, кто после таких слов пойдет с расползшимися губами на лоджию, принесет оттуда веник и совок и все молча подметет. Дождетесь… Ира тоже сделала шаг назад, подобралась, выпрямилась. Игры закончились. Катранов привычно отметил, как вздыбилась шерсть на ее загривке, мигом отросли когти и клыки и блеснул отраженным светом зеленый нечеловечий глаз.

– Что случилось? – произнесла она ледяным тоном откуда-то очень издалека. – Почему ты не летишь?

– Ты что, оглохла? – бросил Катранов. – Меня отстранили от проекта.

– Почему отстранили?!

– Потому что – отстранили! Я тебе говорил, что это козни особистов! Не знаю, на чем я засветился, но похоже, что меня выпрут на пенсию! Почему, почему… Какая разница?! Главное, что моя карьера окончена, пойми это, дура!

Его заглушил поток брани. Не какой-нибудь гадящий в душу заурядный выплеск бытовых помоев, а – безжалостный, уничтожающий, стирающий в пыль, как профессиональный артиллерийский огонь по площадям. Он узнал о себе то, о чем не подозревал тридцать лет. Узнал, наконец, кто же такой есть на самом деле полковник Катранов.

Оказывается – это присосавшийся к жене-москвичке упырь, даже не упырь, а обычный клещ, паук, ничтожество, всю жизнь питающийся чужими соками. И вот настало время, когда он мог бы как-то возместить то, что высосал за годы совместной жизни, отблагодарить ее пусть не роскошной виллой на Лазурном Берегу, не генеральскими звездами, так хоть этими жалкими южнокитайскими каникулами… Но нет! У него опять не получается! Бла-бла-бла-бла…

Катранову даже нечего было возразить, он мог только купаться в этих мутных, склизких, отвратительных потоках, плыть по волнам рвущегося из метровой трубы дерьма, захлебываясь и задыхаясь от непередаваемой вони… Или встать и сделать то же, что он сделал с дверцей шкафа. Ну что? Да он просто убьет ее. Навес с левой, хруст позвонков, дергающиеся в конвульсиях ноги в красно-желтых носках… В той самой гостиной, где тридцать с лишним лет назад молокосос Катранов лишил девственности свою будущую жену, пока ее родители – будущие тесть с тещей, благодетели, – отдыхали в номенклатурном санатории. Вот бы ему, тому молокососу, дать тогда послушать, что творится в гостиной сейчас, дать бы посмотреть, в кого превратилась симпатичная стройная девчонка, которая комплексовала в тот июльский день из-за своей маленькой груди!.. Хо-хо. Бежал бы без оглядки, никакая эрекция бы его не удержала.

Катранов поднялся с дивана. Сейчас его тем более ничего не держит. Бежать. Свалить отсюда. Но в прихожей уже возится Ирка, обувается, нервно впихивает руки в рукава лисьей шубы.

– Куда собралась?

– Ты еще пожалеешь! – Глаза зло сверкнули.

Хищница! Матерая хищница!

– А-а. Давай-давай.

Хлопнула дверь, едва не защемив Борьке любопытную морду. Ясно. Сегодня до полночи будет плакаться родственникам, завтра начнутся звонки со всех сторон…

– Сука, а? – Он присел перед Борькой, потрепал за ухом. – Все они суки. Ну и ладно.

Он вернулся в кухню, выбросил в ведро Иркины резиновые перчатки. Выпил еще водки. Посмотрел на часы. Удивился: с момента его возвращения прошло всего пятнадцать минут. А столько всего успело измениться!

* * *

Леший смотрел, как в открытую форточку неспешными кудрями вьется подсвеченный дым сигареты, и ни о чем не думал. Горячий душ и полтора стакана водки избавили тело от болезненного озноба и расслабили душу. Он был почти умиротворен. Дождь ушел в сторону Шереметьево. В доме напротив погасло последнее окно. Докурив, он воткнул обгоревший фильтр в наполненную окурками чашку, выключил свет, разделся и лег.

Через минуту из соседней комнаты послышался голос Миши:

– Дочитал?