Он смотрел на нее с уже знакомым выражением обожания на лице. Оксана вскочила с дивана, закричала:
– Не смотри на меня как идиот! – Она с трудом сдержала ругательства. – Ты хоть соображаешь, что сделал?! Это же ограбление! И ты принес награбленное мне в дом!
Мигель съежился на диване калачиком и почти с головой накрылся легким одеялом, только глаза выглядывали. Вид у него был растерянный и жалкий.
– Но ты же попросила еды… А откуда у меня деньги? Ты не бойся, мне и не такое сходило с рук…
– Мне плевать, что тебе сходило! В магазине телекамеры, тебя легко вычислят, и меня посадят в тюрьму вместе с тобой! Сейчас приедут, наденут наручники и посадят!
Одеяло взметнулось, как парус, и шлепнулось на пол, Мигель резко вскочил, схватил ее за руки, сжал с такой неожиданной силой, что она осеклась.
– Никто не посмеет тебя тронуть, – сказал он тихо и торжественно. – Никто и никогда. Я убью любого. Ты не должна ничего бояться, ты – моя женщина. Я защищу тебя.
Оксана остолбенела, открыв рот. Подумалось вдруг, что ее ночное приключение в казино и в самом деле выглядит как-то бледновато и скучновато на фоне… да, милая, на фоне ограбления магазина. Вспомнилась какая-то голливудская актрисочка, пытавшаяся вынести из супермаркета несколько бутылок пива на двадцать долларов… громкий скандал… суд… Что там дальше-то было? Месяц тюрьмы?..
– Отпусти меня, – сказала Оксана.
Мигель разжал руки и попытался ее обнять. Она оттолкнула его, подобрала с пола халат, оделась.
– Уходи, – сказала она. – Сваливай отсюда. Быстро. И никому ни слова, что был здесь.
Она выбежала в кухню, собрала его одежду и вышвырнула в коридор. Вот дура, надо было сделать это еще утром… Мигель стоял на пороге гостиной, голый, понурый, смотрел на нее исподлобья, потом стал молча одеваться.
– Я знаю… – бормотал он. – Я недостаточно опытен для тебя… Ты недовольна… Но я научусь, честное слово.
– Да шевелись ты скорее! – не то проговорила, не то проскулила Оксана. Она не знала уже, плакать ей или смеяться. Наверное, это и есть истерика. – И не приходи сюда больше, слышишь? И друзьям своим, забулдыгам, скажи, чтобы тоже не приезжали завтра. Мне сейчас не до вас. Приедет муж, тогда…
Он неуверенно приблизился к двери черного хода, словно ожидая, что его все-таки окликнут и попросят остаться. Потом решительно распахнул дверь, обернулся и сказал, глядя в пол:
– Я завтра все-таки приду.
– Я тебя убью, – пообещала Оксана. – Застрелю, как…
Она замешкалась, подбирая нужное слово.
– Как аллигатора!
Мигель улыбнулся.
– Хорошо. Я согласен.
Когда ранним утром, где-то в начале пятого, зазвонил телефон, она уже не сомневалась, что это из полиции. «Миссис Джефферсон? У нас есть несколько вопросов к вам, шериф будет через десять минут…» Чудеса не могут продолжаться долго, такие дела в Америке заканчиваются одним и тем же…
Она встала сразу, но долго еще стояла над телефоном, поеживаясь, переминаясь с ноги на ногу, не смея дотронуться до аппарата.
– Да. Слушаю.
– Алле? Оксаночка? – донесся из трубки далекий и родной, самый родной на свете голос. – Это ты, милая? Почему так долго не подходишь?
Оксана отняла трубку от уха, прижала к груди. Из глаз брызнули слезы, она крепко зажмурилась.
– Мамочка… Мама. У нас четыре часа утра, я просто…
– Ой! – всполошилась мама. – Я ж не знала… Тьфу, опять все спутала!.. Думала ж, это семь часов надо в другую сторону, а не в эту… Ох, доча… А чего у тебя голос такой? Простудилась?..
– Ничего, мама. Я еще не проснулась просто. Как вы там?
– Да ниче. В газетах вот пишут, к вам опять какая-то буря идет… Волнуемся вот с отцом, переживаем…
– Не волнуйтесь, – сказала Оксана. – Нам теперь никакие бури не страшны.
– А че? Дом-то крепкий?
– Крепкий, мама. Каменный.
– Так ясно – каменный! Дома ж все каменные. Из бревен да досок там разве строят?
Оксана улыбнулась и вытерла слезы.
– Из бревен точно нет. Тут почти все дома из фанеры да прессованных опилок. Кирпичные только у богатых.
– Чудно-то как… Как же они живут в фанерных-то?
– Привыкли. Чего им… Тепло, зимы нет. Тут и крокодилы во дворы залазят… Тоже привычно.
– Как крокодилы?! Настоящие?!
В голосе матери был такой ужас, что Оксана окончательно развеселилась.
– Конечно. Помнишь, мы в детстве в Родионовку ездили? Меня поразило, что там везде живность – куры, утки, кролики. А здесь крокодилов разводят, да болота кругом, вот они и шастают где попало. Да ты не бойся, они маленькие, неопасные.
– Неопасные… Как же крокодил может быть неопасным? Ничего себе доча устроилась… А… Мужик твой как? Не пьет? Руки не распускает?
– Да нет. Тут с этим строго. Да и вообще он не такой.
– Слава Богу. Хоть с этим повезло.
Мама помолчала.
– Ну а вообще как там? Привыкла уже?
Оксана тяжело вздохнула. Зажмурить бы глаза, да оказаться в родном Тиходонске, рядом с мамочкой. Все бы отдала за это. Все!
– Привыкла, привыкла…
– Ой, не знаю… Неспокойно нам за тебя, Оксанка. Глупость ты утворила с этой поездкой… К черту на кулички забралась, дальше некуда – в Америку этую. Отец вон читает прессу: одно тьфу!.. Наркоманы, лесбиянки какие-то… И президент ваш дурачится чего-то, и погода дурачится…
На линии затрещали помехи, голос матери пропал, потом появился снова:
– …знакомый, говорит, тоже, мол, собирается в вашу Американию. А я ему…
– Что? – переспросила Оксана. – Не слышу, мама. Повтори, какой знакомый? Кто собирается?
– Степан Григорьевич, говорю, какой-то. Солидный такой голос, властный, как у депутата. Ты знаешь его?