Спасти шпиона - Страница 96

– Отец всегда запрещал мне азартные игры и споры, – ответил Юра. – Так как мне посмотреть дело? Чтобы никто не знал, что им интересуется ФСБ…

– Да очень просто. Полчаса вам хватит? Там всего страниц двадцать…

Варшавский потянулся к селектору.

– Тресков? Занеси Маргарите Петровне дело по этому Сперанскому. Мне надо перед Союзом писателей объясняться… Скотина, говоришь, полная? Ну, сначала давай раскроем, а потом я им так и скажу!

Дело действительно было тонким и еще неподшитым. В жесткой картонной папке просто лежали схваченные скрепкой бумаги и фотографии. Протокол осмотра места происшествия, рапорта, объяснения, протоколы допросов… Корявый почерк, ошибки…

Одиннадцать фотоснимков. Сперанский лежал на спине посередине комнаты, белый, толстобрюхий, похожий на чудовищный курган, выросший посреди гостиной. Искаженные черты лица, правый глаз закрыт, а левый вытаращен, как будто собирается выскочить из орбиты. В области левого виска – огромная гематома, волосы жирно блестят, и через лоб протянулись липкие даже на вид струйки: похоже, ликер на голову вылили… Шею перечеркивает отчетливая линия струнгуляционной борозды.

«…На левой части черепа – след от удара тупым предметом, предположительно бутылкой из-под рома (вещдок № 2). Борозда на шее предположительно оставлена сетевым шнуром от телевизора (вещдок № 4)…»

Скрюченная фигурка у выхода из гостиной – Носков. Невероятно худой, с выпирающим позвоночником и лопатками, словно узник Освенцима. Лежит на боку, колени подтянуты к груди, как будто спит. На крупном плане видно, что в шею глубоко врезался черный шнур от видеомагнитофона (вещдок № 5).

На полу разбросаны диски, остатки какой-то пищи, валяется фужер, около трупа Сперанского – осколки стекла и расколотая бутылка. На отдельных фото – разоренный писательский стол («домработница отметила отсутствие ноутбука, принтера и модема»), валяющиеся на полу ящики с вывернутыми на пол бумагами.

«…С места происшествия изъяты множественные отпечатки пальцев с бутылок, фужеров, чашек, с полированной поверхности стола, зеркала в ванной, серванта. Отпечатки двух типов: крупные, принадлежащие взрослым людям (отпечатки группы А), и мелкие, почти детские (отпечатки группы Б). Все отпечатки отправлены на дактилоскопическую экспертизу».

Странно. Очень странно! Юра несколько раз был у старого холостяка Сперанского. Чопорно-чистая квартирка, образцовый порядок. А тут в прихожей натоптано и грязно, да и вообще обстановка, как в притоне после пьяной ссоры… Ну ладно, допустим, у Американца были слабости, но Профессор-то как оказался в эпицентре развратного загула? Как-то совсем уж не похоже на Ивана Семеновича!

Да и Сперанский всю жизнь тешил свои пороки под покровом тайны и благопристойности… А логика событий… Где логика? Старые, опытные агенты должны были выполнять очередное задание, оно сорвалось, и тогда они устроили идиотскую пьянку с малолетками. Дичь полная!

– Спасибо. – Евсеев закрыл картонную папку и встал. – Если позволите, я позвоню завтра-послезавтра, чтобы быть в курсе…

– Звоните, – равнодушно кивнул Варшавский. Он уже думал о других делах.

И Евсеев тоже думал уже о другом.

* * *

Через туман не самых приятных запахов, гуляющих по коридорам патолого-анатомического центра, настойчиво пробивался аромат «Шанели». Юра сразу определил его источник – на лавочке в коридоре сидела полноватая дама с румяным купеческим лицом.

– Ирина Николаевна? – догадался Юра.

Дама рассеянно кивнула, не подняв голову. Ее норковая шуба как-то дико контрастировала с казенным дерматином, покрывающим сиденье лавки, а на симпатичном лице, выдающем отменное здоровье и аппетит к жизни, невероятно смотрелись темные полукружия, в которых плавали потерянные мокрые глаза.

– А вам чего надо? – вдруг нарисовалась рядом точная ее копия, только какая-то упрощенная, грубоватая и явно более дешевая. Как матрешка на арбатском лотке.

Юра достал свое удостоверение, показал.

– Так вы дело уже завели, что ли? – Копия подняла брови и впилась в Юру взглядом. – Вот и правильно! Я бы этих рестораторов, что паленой водкой торгуют, сразу к стенке ставила. Да и врачей безруких заодно… Алкаша какого-нибудь из комы поднимают, это всегда пожалуйста! А тут… Угробили – кого? Полковника ракетных войск! Человека стратегической значимости!.. Как это называется? – Ее голос поднялся до негодующих высот, гулким эхом прокатился по коридору. – Диверсия – вот как это называется! А раз диверсия, то и поступать с ними надо, как с диверсантами!..

Мимо прошел санитар с большим пластмассовым контейнером в руке – даже бровью не повел в их сторону, тихо исчез за дверью прозекторской. «Привыкли, – подумал Юра. – Она тут все утро, видно, распинается».

– Вы представьтесь, пожалуйста, – попросил он в свою очередь.

– Сироткина я, Екатерина Николаевна. Невестка покойного… Сестра вот ее… – Матрешка коротко мотнула головой в сторону Иры Катрановой, не отрывая испытующего взгляда от Юры. – Документы показать?

– Не надо, я вам верю. – Евсеев повернулся к Катрановой, тронул ее за плечо. – Ирина Николаевна, мне потом надо будет вас допросить.

– Если что надо, спрашивайте меня! – громко заявила Сироткина, заслоняя собой сестру. – Ирку трогать нельзя, ей и так голову задурили, толку не добьешься. Я все знаю, я все расскажу, как было.

– Когда надо будет, я поговорю с вами, – сухо ответил Юра и прошел в прозекторскую.

На подоконнике стояла старенькая магнитола, откуда с лихим присвистом неслось что-то русское народное. Врач-патологоанатом сидел за конторкой, торопливо строчил заключение; над ним, роняя короткие реплики на заумном медицинском сленге, стоял завотделением. Давешний санитар складывал в свой контейнер стеклянные баночки с неким содержимым в спектре от кроваво-красного до землянистого цвета с прозеленью.